О чувствах
– Принято считать, что у врачей, в силу профессии постоянно имеющих дело с болью, со временем притупляется чувство сострадания. А когда вы ежедневно видите шедевры, они не превращаются в общий фон?
– Во-первых, не думаю, что у хороших, настоящих врачей что-то внутри притупляется, и они перестают сопереживать пациентам. Собственно, поэтому и лечат, пытаются помочь.Что касается произведений искусства, когда нахожусь в родном музее, прежней остроты восприятия нет. Хожу по Эрмитажу и смотрю, где этикетки потерлись, не криво ли висят картины, как ведут себя посетители. На - условно - «свои» картины или скульптуры внимания обращаю меньше, подмечаю другие детали. Невозможно одновременно быть и хозяйственником, и ценителем прекрасного. Вот в чужих музеях мне как-то спокойнее, могу рассматривать все, не отвлекаясь на второстепенное. Если замечаю непорядок, от этого даже приятно. Иду дальше, любуюсь великими полотнами. Как вы понимаете, я много всего видел, опыт хождения в музеи имею большой, поэтому толпа не мешает мне смотреть на картины ни здесь, ни, скажем, в Лувре. Я их знаю и быстрее окружающих воспринимаю увиденное. Вот если попадается то, чего прежде не встречал, тогда нужна уединенность.Но сейчас редко гуляю по музеям, обычно иду в определенное место, на конкретную выставку либо к отреставрированной картине. На остальное, в общем-то, нет времени. Практика показывает, что два-три часа – максимум, который человек выносит. Все-таки общение с искусством – тоже работа. Как со спортом: удовольствие от напряжения. В этом заключается разница между музейным искусством и досуговым развлечением, которое нам все время пытаются навязывать.
– Раз задавать вопрос о любимой картине запрещено, спрошу о последней, вызвавшей у вас потрясение.
– Для меня всегда самое интересное – новое, свежее. Это и вдохновение, и разрядка, и отдых. В середине ноября мы открыли выставку, в центре которой «Мадонна делла Лоджиа» Сандро Боттичелли. Привезли картину из галереи Уффици. По соседству впервые показываем греческую икону второй половины XV века «Богоматерь Умиление с Младенцем». Она относится к тому же иконографическому типу, но школа другая, поствизантийская. А еще рядом висит тактильная копия картины Боттичелли, которую сделал в Испании Сбербанк. Она как бы для слепых, хотя на самом деле для всех. Ее можно трогать, даже нужно, копия специально для этого. Такая своеобразная Троица у нас получилась. В музеях запрещают прикасаться к экспонатам, а в Эрмитаже разрешили. На открытии выставки мы с директором Уффици Айке Шмидтом проверили на себе: кладешь руку на тактильную реплику и словно чувствуешь тепло Мадонны и ребенка, включаешь воображение. Считаю, нужны эксперименты, расширяющие восприятие. Важно, что иконы и Боттичелли висят в зале Леонардо, это дает совершенно иные краски. На самом деле Эрмитаж – музей контекстов. Когда-то Каспер Кёниг, куратор фестиваля «Манифеста», придумал замечательный ход. Мы только переехали в Главный штаб из Зимнего дворца и в зале, где много лет висел Матисс, поместили современных художников уровня Марлена Дюма. Получилась игра в ассоциации: вот здесь всегда был «Танец», а теперь – новое мощное полотно. Мне нравятся такие опыты, они доставляют больше удовольствия, чем обычный показ какого-то великого супершедевра. Хотя, конечно, безумно трогательно было, когда мы привезли в Эрмитаж скульптуру из Парфенона. Она впервые покинула Британский музей, что продемонстрировало миру доверие между нами и суть понятия «музейная дипломатия». Везли мы секретно, поскольку греки могли попытаться арестовать вещь на любом этапе. В итоге всё вышло красиво. От этого испытываешь гордость.
