Иван Тургенев. Таинственные повести и рассказы / Составление и вступительные статьи А. В. Вдовина, А. С. Федотова. М.: Rosebud, 2019
Удивительно, но «Таинственные повести» Ивана Сергеевича Тургенева впервые вышли под одной обложкой лишь в 2019 году. И хотя сам автор вряд ли мыслил эти тексты как единый цикл, филологи довольно давно и плодотворно рассматривают эти произведения в их внутренней взаимосвязи. Такие циклы называются несобранными, в отличие от циклов авторских (например, «Записки охотника» того же Тургенева), их «собирают» исследователи. Так, о таинственных повестях как о художественном единстве впервые заговорил выдающийся русский литературовед Лев Васильевич Пумпянский. Он посвятил им отдельную статью «Группа таинственных повестей» (1929) и включил в нее одиннадцать произведений, разделив их на три подгруппы. В первой сверхъестественное находится в центре повествования «Призраки» (1863), «Собака» (1866), «Сон» и «Рассказ отца Алексея» (1877). К ним примыкают еще четыре, в которых таинственное выполняет функцию важной детали: «Фауст» (1855), «Несчастная» (1868), «Песнь торжествующей любви» (1881), «Клара Милич» (1882). Последняя подгруппа — «Стук... стук... стук!..» (1870), «Часы» (1875). Пумпянский также отмечал: «Надо иметь в виду, что с таким чисто таинственным рассказом, как „Призраки”, связаны рядом философских и лирико-эмоциональных нитей и „Поездка в Полесье” (1857) и „Довольно” (1864)». Как пишут составители книги: «Состав цикла с момента появления статьи Пумпянского обсуждался многократно, а сами „таинственные повести” породили целую литературу». Другой исследователь «таинственных повестей» А. Б. Муратов писал: «Тема неведомого, странного, страшного, непонятного — одна из основных тем творчества Тургенева вообще и в той или иной мере присутствует в каждом произведении писателя. С этой точки зрения все они „таинственные”. Но очевидно, что когда речь идет о „таинственных повестях” как об относительно самостоятельном явлении, то следует иметь в виду группу повестей и рассказов, в которых эта тема становится центральной».
Составители настоящего издания более-менее следуют традиции, установленной Пумпянским, однако отчасти и отклоняются от нее. И это то, о чем интересно поговорить. Книга не включает в себя рассказы «Фауст», «Несчастная» и «Часы», зато включает «Историю лейтенанта Ергунова». Вдовин и Федотов следующим образом комментируют свое решение: «История (лейтенанта Ергунова — М. Н.) множеством деталей связывает рассказ с группой „таинственных повестей”. Бесследное исчезновение Шмульке и ее подельников напоминает исчезновение отца и слуги в „Сне”. Как в „Песни торжествующей любви”, герой попадает во власть негодяев под влиянием одурманивающих средств. Фантастический сон и эротическая тема „Истории лейтенанта Ергунова” также многократно используется в других произведениях этой группы. Исключая из книги „Фауста”, „Часы” и „Несчастную”, мы отдаем себе отчет в том, что эти рассказы примыкают к „таинственным повестям”».
И все же, как нам кажется, о включении «Ергунова» в цикл можно поспорить. Напомним сюжетную коллизию рассказа. Лейтенант Кузьма Васильевич Ергунов, будучи в украинском городе Николаеве, знакомится с молодой немкой, привлеченный ее плачем на улице. Она приглашает его в свой дом, где она гостила у своей «тетушки». С той поры Ергунов стал часто наведываться к Эмилии (так представилась девушка). «Начальство вверило ему, как надежному и благоразумному офицеру, надзор за какими-то морскими постройками и от времени до времени выдавало в его распоряжение довольно значительные суммы, которые он, для большей безопасности, постоянно носил в кожаном поясе на теле», однажды этот пояс привлек внимание Эмилии. В следующий свой визит (девушка прислала лейтенанту записку) он не обнаружил Эмилии дома, но внезапно познакомился с другими его обитателями. Дверь одной из комнат открылась, и Ергунов увидел «неизвестное существо: дитя не дитя, и не взрослая девушка. Одета она была в белое платьице с пестрыми разводами и красные башмаки с каблучками; прихваченные сверху золотым ободком, густые черные волосы падали в виде плаща с небольшой головки на худенькое тело. Из-под мягкой их громады блестели темным блеском огромные глаза; голые смуглые ручки, обремененные запястьями и кольцами, неподвижно держали гитару». В следующий визит встреча с Колибри (так представилась девушка) повторилась. Ергунов был опоен и усыплен, а впоследствии ограблен Колибри и ее подельником. От него решили избавиться, отвезли за город и ударили по голове саблей. Ергунова оставили на верную погибель, но его нашел пастух — так лейтенант оказался в госпитале и был спасен. От таинственной немки, которую на самом деле звали Шмульке, Колибри и ее подельника не осталось и следа. Что же позволило включить этот рассказ в цикл таинственных? Сам Тургенев писал, что «хотел только представить незаметность перехода из действительности в сон, что всякий на себе испытал». «История лейтенанта Ергунова» действительно связана общими мотивами с другими повестями. Со «Странной историей» рассказ роднит изображение трансового состояния, перехода из бодрствования в сон. Со «Сном», как отмечалось выше, — бесследное исчезновение отрицательных персонажей; с «Песнью торжествующей любви» — использование одурманивающих средств. Как уточняет Муратов: «Перед Тургеневым стояла задача найти реальные источники того смутного и ассоциативного потока сознания, который составляет смысл сновидения. Это сновидение не имеет пророческого значения: источник его — реальность: оно может быть объяснено только как „переход из действительности в сон”, при этом действительность сохраняет свою, хотя и трансформированную, власть над спящим».
В этом отличие «Ергунова» от прочих, не периферийных таинственных повестей. Если в «Призраках», «Кларе Милич» или «Песне торжествующей любви» мы практически не подвергаем сомнению тот факт, что таинственные силы вмешиваются в жизнь человека (в «Призраках» главный герой летает с вампиршей Элис; в «Кларе Милич» мы до конца не знаем, является ли Яше Милич на самом деле или это результат его помешательства; в «Песне торжествующей любви» Муций привез из восточных стран темное искусство и слугу-малайца, который вернул его к жизни после смерти), то в «Ергунове» происходящим с главным героем управляет реальность. Все происходящее имеет мотивировку в действительности. Да и сам Тургенев, когда критика стала упрекать его за возврат к романтической мистике, сообщал одному из корреспондентов: «...что, собственно, мистического в „Ергунове”, я понять не могу меня исключительно интересует одно: физиономия жизни и правдивая ее передача; а к мистицизму во всех его формах я совершенно равнодушен». Вдовин и Федотов пишут в комментарии к рассказу, что «повествовательный трюк рассказа заключается в том, что читатель сначала знакомится с мистическим описанием транса, в который Колибри вводит лейтенанта Ергунова, и лишь затем, когда через пять недель лейтенант Ергунов очнулся в госпитале с перевязанной головой и выжил, читатель вместе с героем узнает, что его ударили шашкой по голове и он должен был умереть в канаве». «История лейтенанта Ергунова», если бы Пумпянский обратил на нее внимание, явно бы относилась к периферийным произведениям цикла. Тогда возникает вопрос: почему в издание не были включены другие периферийные повести — «Часы», «Несчастная»? Прав быть причисленными к таинственным у них столько же, сколько у «Ергунова». Впрочем, все это говорит лишь об одном: о подвижности границ неавторского цикла и действительно сложности, а может быть, невозможности их закреплений. Настоящее издание «Таинственных повестей» заслуживает читательского внимания уже потому, что эта часть наследия Тургенева находится в тени других его произведений. Писатель известен в большей степени как автор социально-психологических произведений, а «темного» Тургенева не принимала и современная ему критика, видевшая в этом откат к «реакционному» романтизму.
